|
УлицыЯ ношусь над ними на высоте бреющего полёта. Это улицы моего детства и юности, это улицы тех городов, в которых я бывал и живал, это улицы, улицы, улицы Особенность моего воображения такова: если я закрываю глаза, безотносительно того, какие процессы происходят в это время в мозгу общая картина всегда касается улиц. Мудрец-наглец сказал, что мы летаем, когда растём. Чёрта'с два! Я вот, допустим, давно как вырос под два метра, более ращения не предвидится, а всё летаю. И летаю ежедневно иногда как проклятый. Взлёты эти кратковременные, насыщенные всегда начинаются без посадки, а сразу в воздухе. Объяснить я это не могу. Летаю без летательных аппаратов, без рулей, даже без мысленного, фантастического управления. Летаю как дух над водой. Вытянутая вперёд мордочка, сзади нечто напоминающее хвост кометы. Ни рук, ни ног своих не чувствую, их попросту нет. Один дух, вытянутый вперёд мордочкой горгульи. Один дух. Самое интересное в этих полётах (тут уже включается аналитический отдел разума, чувственное «я» отдыхает) полное отсутствие людей и зверей. Не раз замечал, что вот лечу, допустим, над Влтавой (это Прага, город рассекается пополам этой речушкой), биение жизни ощущается всеми подкорками, тут тебе и память о Кафке, и великом Карле (мост), тут тебе и плодотворное ремесленничество чехов во все века, жиды с их старым кладбищем, приплетается и Пражская филологическая школа, Шкода, оружие какое-то, пива несметные потоки,.. а людей нет. Ну, нет никого! Иногда даже зраком поведёшь эдак туда-сюда: «Люди, где вы, мать вашу?!», никого вокруг. Но самое интересное: полностью отсутствует ощущение пустыни. Вы когда-нибудь думали о том, КАК мог бы выглядеть город БЕЗ ЖИЗНИ в нём? Вот, если представить, что души людей незримо присутствуют в городе, а самих физических (смердящих либо пахнущих зрелыми телами) их нет, то это и есть моё ощущение полётов. Парадоксы полётов изумляют. Я никогда не летаю там, где я не был. В нынешний век «клубов кинопутешествий» можно смело забыть о поездках в дальние страны: всё покажут, преподнесут, разжуют. Распакуют, если завёрнуто. Можно узнать Венецию лучше венецианцев. Можно сдать экзамен по Нью-Йорку, ни разу не побывав там. Достаточно просмотреть с десяток фильмов. Ехать, чтобы увидеть город сам по себе? Нонсенс. Ничего нового это не принесёт. Кроме одного: вживления в ту среду тебя физического. Вот этого, разумеется, не отнять. Раз вжившись, получишь тотальное ощущение города. Я говорю так не потому, что я это знаю, просто я уже это проверил. Меня не заносит туда, где я физически не побывал. Такой вот парадокс. Такой вот анти-нонсенс. Впрочем, память наша человеческая настолько слаба, что её ничего не стоит обмануть. Если упорно накачивать себя образами, ощущениями, эмоциями, то, спустя пару каких-нибудь лет, может показаться, что там, где ты никогда не был ты был. Спустя ещё несколько лет эта уверенность окрепнет, затем расправит крылья, затем ты сможешь говорить об этом, в сладкой истоме закатывать глаза, вспоминая былое Я сам себя довёл до ручки подобными экзерсисами с Японией. Сожранные тонны суши, декалитры сакэ, хуроямы всякие иссушили душу, выпили кровь, добавили раскосости в славянские глаза, повлияли на поведение в общественных местах. Я стал японо-стойким дурацким акробатиком, лениво-собранным, но готовым взвиться стрелой ввысь на вершину Фудзиями! А хрен ли толку-то!? Да, да. И полётов над японскими весями нет. Не летается, знаете ли. Хотя съеденные в запале суши порой напоминают о себе отрыжкой, а книгами современных японских писателей (да и не только современных) заставлены полки моей библиотеки. Другими словами память и себя, вещающего, ты обмануть можешь, а полётов не будет. В разум свой вколотить знания и великолепие обмана зрительного, обмана уха и обмана языка ощутить сможешь, а обмануть себя полётного никогда. Для этого требуется побывать там и отпробовать неизвестно чего. Не воздуха, я часто размышлял об этом, потому что воздух он везде один и тот же: химическое соединение. И не воды; уж тем более не пищи. Не разговоров людей, не вида зданий и не зданий. Не запахов чуждых. А отпробовать надо Японию. Так вот целиком. Как одно целое. Тогда улица станет улицей. Тогда ты полетишь над ней орлом и горлицей одновременно. Полёт и улица соединяются в одно целое, такое неделимое, как сама Япония неразложимая на отдельные части. Вкусил Японию может летать над улицами. НЕ вкусил забудь про полёты. Другими словами, вкус (это уже мой разум холодный пошёл шагать семимильными шагами по тропе рассуждений, будь они неладны трижды!) это вживление в среду. Вживление означает придание твоему разуму, уму, ощущениям, в целом тебе самому как индивидууму и душе мировой способности бывать там, где ты бывал Отстранённо и, не суетясь, ещё бесчисленное количество раз. Полётно бывать, так сказать. Обозренчески. Потому что полёты эти ничего кроме простого, как плесень, обозрения и видения не приносят. Ни чувств, ни оценок, ничего. Просто созерцание глади улиц. С высоты птичьего полёта. Без руля и без ветрил, аки дух святой. Отдельной статьёй можно прописать полёты другого рода. Я их называю «страстными», от слова «страсть», эвфемизма «любви физической». Писать об этом немного стыдно, сами понимаете, дело это личное моё, целомудренное, и выставлять на публике свои скромные, но слегка противоречащие природе общечеловеческих ценностей и общедоступных радостей, отклонения не совсем разумно. Всё-таки глава семейства, есть дети. Есть даже кошки. С другой стороны, человек настолько всеохватен, настолько, с другой стороны, скрытен, что я не удивлюсь, прочитав в каком-нибудь бестселлере 2018 года, что главный герой в момент оргазма испытывал погружение себя в конкретную ухо-ротовую полость конкретной жабы, которую он видел мальчиком в детстве в лагере под Тулой (чем-то задела его жаба). Поэтому-то и считаю, что донести до вас, читателей, что я в моменты «нелукавства пред собой» летаю своими обычными полётами дело, в общем-то, вовсе и не геройское. Так сообщил ещё какую-то аномалию. Мало ли. Вот, собственно, доношу. Летаю, ещё как летаю. Аж в ушах свистит. Момент взлёта, как всегда, отсутствует, момента посадки тоже нет. Всё как всегда: мгновенный полёт, мгновенное возвращение на грешную землю. Любимая говорит, правда, что момент этот вовсе не момент, а минутное действо отрешения меня от всего пошлого вообще (любуется, наверно, мной улётным!), из которого я возвращаюсь преображённым. Не знаю, не знаю. Ничего не помню, ничего не видел, ничего не слышал. Я, знаете ли, летал. И летал прекрасно. Вот такие дела. Есть закономерность (результат анализа за многие годы с любимой вместе, каждую ночь!), которая вычленяется из множества полётов. Чем глубже улёт, тем явственнее улица. Иногда кажется, что я вижу каждую молекулу каждой асфальтовой ущербинки тех улиц, которых я сподобился осчастливить своим неумеренным полётом. Я рассказываю своей половинке, с удовольствием раскрывающей ушки, КАК именно происходил полёт и ГДЕ. Она находит в этом своё несказанное удовольствие, и, если улица не та, по её мнению, которая должна была быть (вот как нас, мужиков, женщины в себя вбирают!) причём понять её градацию, её иерархию МОИХ улиц в МОЁМ воображении можно только став ей самой, а мне это недоступно то она может и обидеться. Так, чуть-чуть. Мыслить о неразгаданной загадке такой обиды одно из моих любимых занятий. Недоказанная теорема в области чувств. Вечность и абсолют в одном флаконе. Как данность. Полёты третьего рода (зову их «интеллектуальными») настолько редки, что втиснуть их в данное повествование меня заставляет лишь присущая мне честность. Полёты этого рода уносят меня лишь в минуты эмоционального пробуждения тех чувств, которые всегда привыкли (за долгие годы существования в обществе людей) прятаться вглубь естества. Допустим, читаю книгу, и так она трогает, что сам собой начинается полёт. Очухиваюсь, как правило, пропустив пару страниц, ни малейшей мысли о содержании прочитанного (а ведь взглядом скользишь по строкам, скользишь!), одно ощущение полёта над очередными улицами. Если попробовать прочитать пропущенное полётное заново, то прочитать прочитаешь, а улететь не улетишь. Эта пауза полётная и есть самое важное в книге. И объяснить это нельзя, можно лишь прочувствовать. Саму книгу почему-то начинаю усиленно пропагандировать среди друзей, опять же самозабвенно закатывая глаза вверх, мечтательно так задумываясь, цокая язычком Хотя ничего определённого и не могу сказать. Потому что человеческий язык беден в ощущениях нам данных. Да и нельзя ничего сказать, потому что осталось лишь невысказанное, но донельзя острое и живое. Если случился фильм, если случилась музыка полёты ещё реже. Практически нет. Я отношу это на недостаток моей культурной подготовки в детстве. Ну не ходил я в оперы и балеты и сейчас не хожу. Мне это неинтересно. А раз не ходил недополучение балетно-оперно-музыкальных (даже театральных) полётов во взрослом возрасте как факт. Ну, и, наконец, полёты четвёртого рода. Заключительное действо. Они происходят в снах. В которых мне снится, что я делаю что-то, задумываюсь, и летаю. Стоп, стоп вы не поняли. Я НЕ летаю во сне, я летаю во сне, как в яви, это как бы второй этап сна, мои полёты. Второй, или даже третий подкласс. В общем, бред сивой кобылы, если бы я это не помнил отчётливо, как родинку синего цвета на щеке у моего военрука. Феномен полётов не поддаётся никакому логическому анализу. Едва нащупанные закономерности рушатся после появления новых фактов. Новые полёты укрупняют какие-то мысли, но не придают ясности. Даже сама ясность предстаёт в виде полётов. Вот их реальность и есть и логика, и анализ, и факт одновременно. Расчленить это нельзя. Но объяснить всё-таки можно. Только одним способом. Смертью. Поэтому для меня смерть (как феномен прекращения жизни) есть вовсе не прекращение банального взмывания над суетой. Не остановка видения улиц, моих любимых, моих ненаглядных: холодных, неживых, картиночных, плоско-объёмных одновременно. А отсутствие улиц. Когда придёт смерть, выяснится, на самом деле летал не я, а улицы подо мной. А я был безмолвным созерцателем неизвестно кем и неизвестно для чего созданного мира. Подвешенным в абсолютной пустоте бытия. Немного рекламы: | |
© 1998 Справочная служба русского языка
|