Соответственно в компактно проживающей общине, где все знают всех, не было места и тирании той или иной личности[1], поскольку, стараясь избежать ошибок, руководство само заинтересовано в том, чтобы изучить, как принято говорить ныне, «общественное мнение», и подумать особо над нестандартными мнениями, поскольку, если стандартные мнение оказываются ошибочными или заведомо тупиковыми, и потому не позволяют решить проблему, то нестандартные могут оказаться эффективными.

С другой стороны, и руководимые общинники объективно были заинтересованы в безошибочности действий руководства и потому в меру своих возможностей подстраховывали руководство, оказывая руководителям разнородную поддержку, прежде всего — в аспекте освещения обстановки. При относительно низкой производительности труда — время дорого и для труда, и для отдыха, поэтому «базару» как способу «самоуправления» — пустопорожней говорильне о надуманном и неактуальном, принятию жизненно несостоятельных «управленческих» решений — в жизни общины места быть не могло, и соответственно должна была вырабатываться, как говорят ныне, этика делового и житейского общения руководимых и руководителей, экономившая время и тех, и других.

Семьи были, но они были частью общин. Было и многожёнство, являвшееся ответом общества на более высокие травматизм и смертность мужчин в работах за пределами границ поселений (охота на кабана или медведя, рыбная ловля с челна-однодревки — не самые безопасные занятия) и военных столкновений (о чём дальше): в интересах стабильного развития общины женщины не должны оставаться одинокими и безплодными.

Характер полного спектра трудовой деятельности, обеспечивавшей жизнь общины, и его распределение по представителям обоих полов были таковы, что премудрая в русских сказках — Василиса, а не некий «Вася», и мама Василисы — Баба Яга. Дело в том, что та часть спектра работ, которая приходилась на долю женщин, протекала большей частью в пределах поселений и была однообразна по своему характеру, вследствие чего многое могло выполняться доброкачественно на основе сформированных привычек-автоматизмов. При ведении таких работ творческий мыслительный потенциал женщин оказывался высвобожденным и мог поддерживать два общественно значимых процесса:

  • систематическое накопление, осмысление и переосмысление информации, приносимой в поселение разными людьми и выработкой понимания смысла жизни;
  • матрично-эгрегориальной поддержкой деятельности мужчин за пределами поселения[2].

Последнему в женской составляющей спектра деятельности общинников способствовало также и то, что личностное развитие мальчиков и девочек на пути к человечному типу строя психики протекает по разному — оно идёт навстречу друг другу:

  • девочки начинают с освоения интуиции и заканчивают овладением разумом;
  • мальчики начинают с овладения разумом и заканчивают овладением интуицией;
  • воля осваивается и теми, и другими где-то на середине этого пути (конечно если осваивается)[3].

Именно поэтому в обществе, где человечный тип строя психики в личностном развитии к началу юности не достигается, женщины статистически чаще дают правильные ответы на вопросы типа «надо — не надо» что-либо делать сейчас и в будущем, не умея мотивировать, обосновать решение, а мужчины статистически чаще мотивировано способны объяснить, что и как надо было сделать в прошлом для того, чтобы получилось лучше, чем оно получилось реально[4].

Однако характер той части спектра деятельности (в том числе и ратной), которая приходилась в древности на долю мужчин, был таков, что их внимание и творческий потенциал был вовлечён в те виды деятельности, которыми они занимались непосредственно: размечтайся на охоте на кабана о светлом будущем — и в лучшем для тебя случае кабанчик убежит, а в худшем — ты калека и обуза для общинников; то же касается и войны. Поэтому перед мужчинами возможность подумать о смысле жизни вообще открывалась только, когда они достигали общинно признаваемой старости или вследствие полученных увечий или иных нарушений здоровья не могли вести трудовую и ратную деятельность за пределами поселения. Женщина же могла, сидя за прялкой или за ткацким станом, мечтать о будущем, а поскольку мысль материальна, то если она мечтала в открытом жизни настроении, то течение жизни отзывалось её мечте.

Обусловленность жизни всякого индивида благополучием общины в целом выражалась и в самоотверженности в защите общины и других общинников персонально вплоть до самопожертвования в реальном деле, а также в признании за руководством не только права, но и обязанности жертвовать людьми в реальном деле в тяжёлых ситуациях в интересах сохранения жизни общины.

В обычной же — не чрезвычайной обстановке — для общинной этики характерна поддержка общиной и общинниками персонально других людей — от щедрот своих или по способности. И наряду с этим для общинной этики характерно отрицание паразитизма и отказ в поддержке тем, кто идентифицируется в качестве паразита. Соответственно:

Если говорить о «кадровой политике» общины, то в ней главное не то, что община в праве принять со стороны человека, а в том, что община в праве изгнать из себя всякого, кто не поддерживает принятых в ней норм трудовой и житейской этики.[5]
Управление делами в такой компактно проживающей общине, а по существу её самоуправление было основано как на персонально-адресном, так и на циркулярном (для всех)  в личном общении распространении информации и могло быть эффективным только на основе взаимного доверия руководителей и руководимых, а равно и при отсутствии:

  • во-первых, лживости как способа замазать и скрыть свои ошибки или управлять людьми как орудиями в достижении каких-либо своих или групповых целей, 
  • и, во-вторых, личностного самодовольства, в жертву какому «идолу» общество допускает приносить всё, вплоть до жизни других людей, биоценозов и планеты Земля.

По существу это означает, что внутри общины может быть более или менее ярко выраженная профессиональная специализация, но иерархичности личностных взаимоотношений быть не может; и каждый человек для общины, не превысившей порога максимальной численности, дорог.

Здесь особо необходимо обратить внимание на неразрывность в жизни общины взаимной причинно-следственной обусловленности — т.е. алгоритмической закольцованности воспроизводства в жизни — 1) взаимного доверия руководителей и руководимых 2) отсутствия в системе общественных отношений заведомой лжи (ошибки могут быть) и «идола» личностного самодовольства, который не может существовать в обществе без умышленных или вынужденных, в том числе и массовых, человеческих жертвоприношений и надругательства над людьми, над Природой регионов и Планетой, и далее вплоть до богохуления.

Но зерном, из которого вырастает всё, здесь является не знающая исключений правдивость людей в общении друг с другом. Если этого нет, то:

  • ложь неизбежно оказывается в основе управленческих решений, что ведёт к ошибкам управления деятельностью и ущербу, наносимому общине в целом или тем или иным общинникам персонально;
  • ложь оказывается под защитой культа «идола» чьего-либо личностного или группового самодовольства, что делает управленческие ошибки не только неустранимыми, но и возводит их в ранг системного фактора;
  • вследствие ошибок в управлении и умышленного ущерба, наносимого общему делу вследствие самодовольства и сопутствующей ему заведомой лжи, ошибки управления и ущерб накапливаются в процессе управления, что влечёт за собой недоверие руководству со стороны руководимых, саботаж их управленческих решений (тоже не всегда оправданный обстоятельствами), спонтанные всплески и организацию управления, альтернативного по отношению к исторически сложившемуся в той же самой социальной системе,  и это ведёт:
  • либо к распаду прежней общины, становлению новой и появлению некоторого количества изгоев из числа лжецов и самодовольных, которым не находится места в новой общине[6];
  • либо к переходу группы людей, составлявших общину, к управлению, на иных принципах, осуществление которых уничтожает общинный характер их жизни.

Вот в общем-то и всё принципиально значимое, что можно сказать о жизни компактно проживающей на основе своего труда общины, вне зависимости от того, к какой культуре община принадлежит и в каком регионе с какими природно-географическими условиями сложился компактно-общинный уклад жизни. Но всему этому в каждой культуре со сложившимся устойчивым в преемственности поколений компактно-общинным укладом жизни сопутствует и некоторая специфика, отличающая всякую культуру от других. Это касается и культуры компактно-общинного проживания, в которой возник изначальный русский характер.

Но нас будет интересовать не то, что славянские женщины в древности вплетали в причёску специфические украшения (так называемые височные кольца) и каждая племенная группа славян отличалась от других в том числе и стилем височных колец, о чём мало кто ныне знает; а маори в Новой Зеландии делали татуировки, что почти все помнят по роману Жюля Верна «Дети капитана Гранта»; а у кого-то были топоры специфической формы или уникальные узоры на посуде, о чём знают только историки — узкие специалисты по доисторическим культурам.

Нас будет интересовать специфика межобщинных взаимоотношений и цивилизационная специфика культуры, в которой возник и выразился изначальный русский характер.

ДОТУ

Предыдущая страница / К оглавлению / Следующая страница

[1] Хотя могла временами возникать тирания традиций, утративших адекватность изменившимся обстоятельствам жизни.

[2] Эту составляющую именно женской деятельности в древней Руси хорошо показал А.С.Пушкин в «Русалке».

[3] В материалах Концепции общественной безопасности об алгоритмике становления личности см. в работе ВП СССР «Диалектика и атеизм: две сути несовместны».

[4] Однако в этом утверждении есть одно умолчание: по умолчанию предполагается, что и те, и другие живут и действуют в русле общей для них концепции организации жизни общества. Если концепции разные, то для каждой концепции — своя статистика распределения мужчин и женщин по избранным показателям: адекватно предвидеть — адекватно объяснить.

[5] Этого не понимают до сих пор многие. В частности, в России в период крепостного права община была лишена возможности изгнать тех, кто не поддерживает её нормы этики, а столыпинские реформы, не предоставив ей этого права, разрешила выходить из общины единоличникам, что не одно и то же.

[6] Это, в свою очередь, ведёт к возникновению конфликта на уничтожение «изгои — община».